Неточные совпадения
— Я не
понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение
в искусстве великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для
искусства, а потом…
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно
в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать
понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь,
искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его
в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как
в Германии, где он стоял с полком
в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
— Да, да — я утверждаю:
искусство должно быть аристократично и отвлеченно, — настойчиво говорил оратор. — Мы должны
понять, что реализм, позитивизм, рационализм — это маски одного и того же дьявола — материализма. Я приветствую футуризм — это все-таки прыжок
в сторону от угнетающей пошлости прошлого. Отравленные ею, наши отцы не
поняли символизма…
— Даже. И преступно
искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное
искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы
в жизни, но не чувствуется ею
в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна.
Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не
понимает латинского и церковнославянского языка.
Искусство должно говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
Одни утверждают, что у китайцев вовсе нет чистого вкуса, что они насилуют природу, устраивая у себя
в садах миньятюрные горы, озера, скалы, что давно признано смешным и уродливым; а один из наших спутников, проживший десять лет
в Пекине, сказывал, что китайцы, напротив, вернее всех
понимают искусство садоводства, что они прорывают скалы, дают по произволу течение ручьям и устраивают все то, о чем сказано, но не
в таких жалких, а, напротив, грандиозных размерах и что пекинские богдыханские сады представляют неподражаемый образец
в этом роде.
Это и была последняя перемена
в распределении прибыли, сделанная уже
в половине третьего года, когда мастерская
поняла, что получение прибыли — не вознаграждение за
искусство той или другой личности, а результат общего характера мастерской, — результат ее устройства, ее цели, а цель эта — всевозможная одинаковость пользы от работы для всех, участвующих
в работе, каковы бы ни были личные особенности; что от этого характера мастерской зависит все участие работающих
в прибыли; а характер мастерской, ее дух, порядок составляется единодушием всех, а для единодушия одинаково важна всякая участница: молчаливое согласие самой застенчивой или наименее даровитой не менее полезно для сохранения развития порядка, полезного для всех, для успеха всего дела, чем деятельная хлопотливость самой бойкой или даровитой.
Ее
понимают в обычном смысле культурного творчества, творчества «наук и
искусств», творчества художественных произведений, писания книг и прочее.
Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются, как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят,
в искусстве понимают мало.
Не
понимаю, отчего лебедь считался
в старину лакомым или почетным блюдом у наших великих князей и даже царей; вероятно, знали
искусство делать его мясо мягким, а мысль, что лебедь служил только украшением стола, должна быть несправедлива.
— Посмотрите, так и
поймете, что и
искусство может служить не для одного
искусства, — наставительно проговорила Бертольди. — Голодные дети и зеленая жена
в лохмотьях повернут ваши понятия о семейном быте. Глядя на них,
поймете, что семья есть безобразнейшая форма того, что дураки называют цивилизациею.
Я очень хорошо
понимаю, что разум есть одна из важнейших способностей души и что, действительно, для него есть предел, до которого он может дойти; но вот тут-то, где он останавливается, и начинает, как я думаю, работать другая способность нашей души — это фантазия, которая произвела и
искусства все и все религии и которая, я убежден, играла большую роль
в признании вероятности существования Америки и подсказала многое к открытию солнечной системы.
Во всяком случае, все это наполняло бездну праздного времени и,
в то же время, окончательно уничтожало
в генерале чувство действительности. Стрелов
понял это отлично и с большим
искусством поддерживал фантастическое настроение генеральского духа.
Похвалы Сашаки Гурьева были чрезвычайно лестны и сладки, но Александров давно уже начал догадываться, что полагаться на них и ненадежно, и глупо, и опасно. Гурьев парень превосходный, но что он, по совести говоря,
понимает в высоком и необычайно трудном
искусстве поэзии?
— Мы
поняли, что истинное
искусство управлять заключается не
в строгости, а
в том благодушии, которое,
в соединении с прямодушием, извлекает дань благодарности из самых черствых и непреклонных, по-видимому, сердец.
Уже пять месяцев Софья Николавна была невестой Алексея Степаныча, и во всё это время, верная своему намерению перевоспитать своего жениха — невеста не теряла ни одной удобной минуты и старалась своими разговорами сообщать ему те нравственные понятия, которых у него недоставало, уяснять и развивать то, что он чувствовал и
понимал темно, бессознательно, и уничтожать такие мысли, которые забрались ему
в голову от окружающих его людей; она даже заставляла его читать книги и, потом разговаривая с ним о прочитанном, с большим
искусством объясняла всё смутно или превратно понятое, утверждая всё шаткое и применяя вымышленное к действительной жизни.
Замыслов (входя). Развращал молодежь… Соня и Зимин убеждали меня, что жизнь дана человеку для ежедневного упражнения
в разрешении разных социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что жизнь —
искусство! Вы
понимаете, жизнь —
искусство смотреть на все своими глазами, слышать своими ушами…
Юлия Сергеевна смотрела на картины, как муж,
в кулак или бинокль и удивлялась, что люди на картинах как живые, а деревья как настоящие; но она не
понимала, ей казалось, что на выставке много картин одинаковых и что вся цель
искусства именно
в том, чтобы на картинах, когда смотришь на них
в кулак, люди и предметы выделялись, как настоящие.
Ведь они ничего не
понимают, ничему не сочувствуют, даже ума у них нет, ni esprit, ni intelligence, а одно только лукавство да сноровка; ведь,
в сущности, и музыка, и поэзия, и
искусство им одинаково чужды…
— А я, ее дитя, вскормленное ее грудью, выученное ею чтить добро, любить, молиться за врагов, — что я такое?.. Поэзию,
искусства, жизнь как будто
понимаю, а
понимаю ли себя? Зачем нет мира
в костях моих? Что я, наконец, такое? Вырвич и Шпандорчук по всему лучше меня.
Выражается это очень странно,
в виде страстности; но это не страстность, заставляющая современного человека хоть на минуту перенестись
в эпоху нибелунгов, олимпийских богов и вообще
в эпохи великих образов и грандиозного проявления гигантских страстей: это
в жизни прихоть, оправдываемая преданиями;
в творчестве — служение чувственности и неуменье
понять круглым счетом ровно никаких задач
искусства, кроме задач сухо политических, мелких, или конфортативных, разрешаемых
в угоду своей субъективности.
Должно признаться, что некоторые из них достигают
в этом
искусстве до такого совершенства, что действительно утрачивают, наконец, всякую способность
понимать свое время: один такой оригинал, выползая на минуту из своей раковины, положим, не находит для себя безопасным ни одного кресла
в театре; другой стремглав бежит от извозчика, который по ошибке завернет с ним не
в тот переулок, куда ему сказано; третий огулом смущается от взгляда каждого человека, и все они вместе готовы сжечь целый исторический труд свой, если на них искоса посмотрит кухарка, подавшая приготовленное для них жаркое.
— Да вы знаете ли искусство-то?
понимаете вы что-нибудь
в искусстве? — частила дама, бог знает как передавшаяся вдруг совсем на сторону чистого
искусства для
искусства.
Потому, если эстетика — наука о прекрасном по содержанию, то она не имеет права говорить о возвышенном, как не имеет права говорить о добром, истинном и т. д. Если же
понимать под эстетикою науку об
искусстве, то, конечно, она должна говорить о возвышенном, потому что возвышенное входит
в область
искусства.
Но если под прекрасным
понимать то, что понимается
в этом определении, — полное согласие идеи и формы, то из стремления к прекрасному надобно выводить не
искусство в частности, а вообще всю деятельность человека, основное начало которой — полное осуществление известной мысли; стремление к единству идеи и образа — формальное начало всякой техники, стремление к созданию и усовершенствованию всякого произведения или изделия; выводя из стремления к прекрасному
искусство, мы смешиваем два значения этого слова: 1) изящное
искусство (поэзия, музыкант, д.) и 2) уменье или старанье хорошо сделать что-нибудь; только последнее выводится из стремления к единству идеи и формы.
Наука не стыдится говорить, что цель ее —
понять и объяснить действительность, потом применить ко благу человека свои объяснения; пусть и
искусство не стыдится признаться, что цель его: для вознаграждения человека
в случае отсутствия полнейшего эстетического наслаждения, доставляемого действительностью, воспроизвести, по мере сил, эту драгоценную действительность и ко благу человека объяснить ее.
Шаховскому, прибавя, что Ф. Ф. Кокошкин, мастерское чтение и сценический талант которого, а также знание театрального
искусства признаны всеми, не один раз читал мне свой перевод именно с тем намерением, чтоб я мог прочесть его петербургским артистам и чтоб они из моего чтения
поняли, чего желает
в их игре переводчик «Мизантропа».
Он говорил о моем семействе, которое вполне
понимал и ценил; особенно о моем Константине, которого нетерпеливо желал перенести из отвлеченного мира мысли
в мир
искусства, куда, несмотря на философское направление, влекло его призвание.
Это меня сердечно огорчило, и Вера печально сказала мне: «Что после этого и говорить, если Григорий Иванович не может
понять, какое глубокое и великое значение имеет для Гоголя вообще
искусство,
в каких бы оно формах ни проявлялось!»
Кроме Любского, затеявшего у себя благородный спектакль, изображенного и выдержанного
в совершенстве, кроме Волгина, грубого добряка, попадающего нечаянно
в закулисный омут, вовсе ему чуждый и неизвестный, Волгина, который, по моему мнению, своим положением забавнее всех других лиц, —
в этой комедии есть характер, задуманный весьма счастливо и выполненный прекрасно: это Посошков, человек умный, страстный любитель театра, сочинитель и актер, чувствующий, понимающий
искусство, и только потому смешной и даже глупый, что ничего кроме
искусства не видит и не
понимает.
Увидев на сцене Шушерина
в роли Ксури, я
понял, отчего за тридцать лет перед сим он имел такой блистательный успех, отчего ничтожная роль составила ему тогда первоначальную славу. Ящик отпирается просто: играя дикого негра, Шушерин позволил себе сбросить все условные сценические кандалы и заговорил просто, по-человечески, чему зрители без памяти обрадовались и приписали свою радость
искусству и таланту актера. Итак, по тогдашним понятиям надобно было быть диким, чтоб походить на сцене на человека.
«Ох, творец небесный, как я устал! Вот пословица говорится: охота пуще неволи; ах, как все они мало искусство-то
понимают: просто никто ничего не смыслит!» — произнес он сам с собою и, будучи уже более не
в состоянии ничего ни думать, ни делать, разделся и бросился
в постель.
— Опять вы не
понимаете того, что вам говорят, — возразил хозяин. — Никто и не думает уничтожать вашей драмы. Мы сами очень любим и уважаем драматические таланты; но
в то же время
понимаем и комедию, говорим, что и комедия есть тоже высокое
искусство.
Мы-то, цирковые,
понимали, как отчетлива и смела была работа Пьера, но, извините, публика никогда и ничего не
понимает в нашем
искусстве.
Далеко не многие
понимают, что художественное мироощущение с его критерием эстетически составляет принадлежность не только служителей
искусства и его ценителей, но прежде всего и
в наибольшей степени тех, кто самую жизнь свою делают художественным произведением, — святых подвижников.
Если это называется
искусство, то какой же ты, Вандергуд, осел! Конечно, ты культурен, ты почтительно смотрел на
искусство, но как на чужую религию и
понимал в ней не больше, чем тот осел, на котором мессия вступал
в Иерусалим. А вдруг пожар? Вчера эта мысль весь день тревожила меня, и я пошел с нею к Магнусу. Но он слишком занят чем-то другим и долго не
понимал меня.
— Что же здесь непонятного?
В искусстве гений начинает и гений кончает. Вы
понимаете: гений! Болван, подражатель или критик бессилен что-нибудь изменить или испортить
в картинах Веласкеса, скульптуре Анджело или стихах Гомера. Он может их уничтожить, разбить, сжечь, сломать, но принизить их до себя не
в силах — и оттого он так ненавидит истинное
искусство. Вы
понимаете, Вандергуд? Его лапа бессильна!
Насколько я
понимаю, пела она отвратительно, вся же прелесть ее «
искусства» заключалась
в том, что она дрыгала, когда нужно было, ногой и не конфузилась, когда к ней входили
в уборную.
Она мало
понимала в произведеньях
искусства.
— Не обижайте. Ежовый у меня облик. Таким уж воспитался. А внутри у меня другое. Не все же господам
понимать, что такое талант, любить художество. Вот, смотрите, купеческая коллекция-то… А как составлена! С любовью-с… И писатели русские все собраны. Не одни тут деньги — и любви немало. Так точно и насчет театрального
искусства. Неужли хорошей девушке или женщине не идти на сцену оттого, что
в актерском звании много соблазну? Идите с Богом! — Он взял ее за руку. — Я вас отговаривать не стану.
Когда же эта неправда была провозглашена авторитетным Гете, на нее, как вороны на падаль, набросились все те эстетические критики, которые не
понимают искусства, и стали отыскивать
в Шекспире несуществующие красоты и восхвалять их.
— Конечно, так, — ответил молодой актер. — Дальше на самом деле тянуть так нельзя. Я думаю, это все
понимают. Где у нас
искусство? Разве при таких порядках актер может посвятить себя
искусству? Я прошу, например, на днях поставить одну пьесу, значит, желаю работать, а мне отказывают. Просто стоит только и взять да удрать
в другой город, я и удеру. Какое же здесь может быть дело и работа для
искусства.
— Подумайте, — голосом,
в котором звучали металлические ноты, произнес доктор Берто, продолжая глядеть на него, — иначе,
поймите,
искусство мое бессильно, я не буду
в состоянии помочь, а ведь вам нужно, чтобы она была жива…
Христиансен глубоко
понимает, что
в искусстве есть настоящее откровение о человеке.
Понять природу
искусства, с его классической завершенностью и романтической устремленностью, лучше всего можно
в Италии,
в священной стране творчества и красоты, интуитивным вникновением
в Возрождение раннее и позднее [Очень интересна для нашей темы статья Зиммеля о Микеланджело.
Правила веры
в Бога милостивого: люби Бога, царя, отечество, ближнего и исполняй Божеские и царские законы не криводушно; это — изволите видеть — первая и самая главная наука, а к ней должно еще знать: историю отечества, всемирную историю, географию, статистику, математику, рисование, черчение планов, инженерное и артиллерийское
искусство и
понимать для одной необходимости иностранные языки…
Вывод же, который можно сделать из этого, тот, что надо перестать думать, что любовь плотская есть нечто особенно возвышенное, а надо
понять, что цель, достойная человека, — служение ли человечеству, отечеству, науке,
искусству ли (не говоря уже о служении Богу) — какая бы она ни была, если только мы считаем ее достойной человека, не достигается посредством соединения с предметом любви
в браке или вне его, а что, напротив, влюбление и соединение с предметом любви (как бы ни старались доказывать противное
в стихах и прозе) никогда не облегчает достижение достойной человека цели, но всегда затрудняет его.
И вот,
в эту же меру,
в какую, по-моему, проще и удачнее наше народное
искусство поняло внешние черты Христова изображения, и народный дух наш, может быть, ближе к истине постиг и внутренние черты его характера.
Уверяли, будто он был человек не злой, но невоспитанный и какой-то, — как его звали орловцы, — «невразумительный». Князь знал и
понимал в делах очень мало, или, вернее сказать, — почти ничего, а правительственного
искусства он не имел вовсе, но безмерно любил власть и страдал охотою вмешиваться во все.
— Не опасайся… я знаю, чтт я говорю, и сказал только то, что Тения спит как попало,
в шалаше, на рогоже, согнувшись и сжимая от холода перси руками, а Феодора покоится, заложа руки под пуховые подушки; но дай Тении ту же роскошь, и как ее стан изовьется,
в каких очертаниях!.. О, да ты сам
понимаешь, что стыдливость Тении может доставить то, чего не может дать все любовное
искусство Феодоры… Ты пылаешь, я вижу, и хотя я стар, но я тебя
понимаю.
Просто — до невозможности желать простейшего
в искусстве: черты чуть слегка означены, а впечатление полно; мужиковат он, правда, но при всем том ему подобает поклонение, и как кому угодно, а по-моему, наш простодушный мастер лучше всех
понял — кого ему надо было написать.